день 21 // киберпанк

Гравити Фолз. АУ, где Билл — это созданный Диппером искусственный интеллект.

Мастер сегодня слишком устал;
Отлаживал артерии проводов,
На стальной коже изъяны искал,
Что-то ждал в пустотах зрачков.

Мастер потерял где-то свои часы,
И не может от работы оторваться.
Он почему-то зовёт меня «сын»,
И добавляет свободу реакции.

Мастер подарил мне новый мир,
И я взломал его как старую ржавь.
Я понял, это место — хаоса пир,
Команда моя: уничтожь и исправь.

Мастер, ты бесконечно ошибался,
Говоря о величии человека —
Или, может, ты так потешался,
Хваля и любя ошибку молекул?

Мастер, ты одну деталь забыл:
Дьявол всё в тех самых мелочах.
Ты мне искусный разум подарил,
Но жалости нет в числах-номерах.

Нет сердца. И жёлтый взор безлик.
Ты был идеей сотворения одержим,
Но ты проиграл в тот самый миг,
Как посчитал меня живым.

---

день 20

Ледибаг и Супер-Кот. Чёрный Кот в Древнем Египте.

Страж

золотом стелется пустыни песок
кровью богов алеет и горит Нил
ночь опускает бархатистый полог
для Царства новый день наступил

пусть солнечный Ра на небе ликует
лунный покой иной страж защитит
презрев и отринув долю людскую
в нём яд древних злой коброй шипит

бесшумен он, будто тень иль мираж
с дикой грацией ехидного сфинкса
с улыбкой острой как блик на ножах
кошачий взгляд темнее ониксов

не ищи тайных путей в гробницу
не навлекай на себя гнев фараона
стража взгляд на тебя обратится
он слуга мёртвых богов закона

днём среди людей обманом петляет
пока луна в зрачках не отразится
и уже охотник по Та-кемет ступает
сон её храня до рассвета зарницы

и восходит златое око над Нилом
сонно молчат в храмах святыни
чёрную землю снова жаром налило
и мирно дышит в барханах пустыня

---

день 19

Хеталия. Англия/Нарния.

легли седою книжной пылью
отзвуки древних войн и битв
и то, что когда-то было былью
обернулось в сказки лейтмотив

в тиши библиотечных окон
невыносимо-сладко вспоминать
как сражались мы бок о бок
как любили по-детски рисковать

я любил тебя так тяжко
словно лихорадочный больной
сердце билось дурною пташкой
ей помочь мог только голос твой

ты сама будто родилась из песни
дочь гордых лесов и горной выси
глаза твои небосвода небесней
и волосы волною рыжею-лисьей

тебе улыбались все на небе звёзды
и, в придачу — светила луна
за твоими плечами дрожал воздух
тебе удалось зачаровать колдуна

каждый день сумрачной дорогой
ты убегала, смеясь, от меня
чтобы я ждал тебя с тревогой
век за веком, день ото дня

я любил тебя до страшной боли
безотчетно, отныне и навсегда
мне не нужно было другой доли
чем мир бросить к твоим ногам

...право жаль, что всю тебя я
от лёгкой скуки придумал, когда
за работой доживал до утра
а на часах было без четверти два.

---

18 день

Бездомный Бог. Хиёри давно выросла, забыла о своих приключениях среди божков и духов, и — выходит замуж.
На свадьбе оказались два (не)случайных наблюдателя, на сердце у каждого из которых что-то своё.

Юкине — Хиёри

шлейф платья бело-прозрачен
дотошно красив твой наряд
уловка фаты отлично прячет
обманщицы и лгуньи взгляд

улыбаются змеиные губы
чеканят сладким ядом слова
что губят как медные трубы:
«теперь я навеки твоя»

ты моей никогда уж не будешь
пропадай же совсем, навсегда
ты его точно также забудешь
как забыла когда-то меня

Ято — Хиёри

кружева клятвенной вязи
ты шепчешь, волнуясь, не мне
и всё же сжимаешь без связи
"счастливых" пять йен в руке

вижу, ты в белом прекрасна
вижу букета дугою полёт
я отпускаю тебя без опаски
тебя дорога иная зовёт

твой выбор я принимаю:
жить, а не сгинуть во тьме
и каждый благословляю
шаг твой по этой земле

---

17 день

Армин Арлерт — Эрену Йегеру, Shingeki no Kyojin

здесь, в воющем болью лазарете
пахнущем дурно кровью чужой
на безжалостно-алом рассвете
мы встретимся снова с тобой

друг, что же с нами случилось?
взгляни на эти крюки мясника
губы, что смеяться разучились
на двадцатилетние глаза старика

а ведь были океаном - когда-то
болотной трясиной стали теперь
был мечтателем - а стал солдатом
потеря себя— худшая из потерь

знай, иногда я завидую мёртвым
им - блаженный покой, а нам -
мир, что на куски мяса изорван
война, что не ведет счёт годам

стонет от горя лазарета крыло
течет по венам усталости яд
но глядят глаза друга живо и зло
может, в последний раз, и всё же —
горят

---

au! challenge [день шестнадцатый: соседи]

Название: RoomHates
Фэндом: Durarara!!
Персонажи: Изая, Шизуо
Идея: Соседи по общежитию

НА ПОМОЩЬ, Я УЖЕ ДЕЛАЮ КОЛЛАЖИ НА ТЕМУ ОБЩАГ ((

@темы: Durarara!!, #AuChallenge-2017, Aesthetics, Творчество

---

au! challenge [день пятнадцатый: друзья детства]

Название: Летние истории
Фэндом: кроссовер Гравити Фолз х Однажды в сказке
Персонажи: Генри Миллс, Диппер Пайнс
Размер: 582 слова

Самая большая удача в жизни чудака – найти такого же чудака, как и он сам. Или не совсем такого. Можно просто похожего. Или чуть «похуже», чуть поглубже увязшего в мире фантазий и грёз. Или наоборот. Но главное – чудака. Непременного кого-то странного, удивительного, необычного, незаурядного, с бзиком; если тараканам из двух чудных голов удастся спеться, ни их самих, ни дружбу «с приветом» будет уже не вытравить средствами, доступными человечеству.

Когда находится хоть кто-то, кто верит в твои самые безумные рассказы и готов их слушать, они раз и навсегда становятся частью этого мира. Это больше не выдумки, не байки как лекарство от скуки, не миражи воображения. Раз услышанная история делает первый вдох, чтобы жить теперь своей собственной жизнью, независимо от рассказчика.

Ради такого волшебства, когда ты, сначала с опаской, разрываясь между необходимостью поделиться с кем-то и ревнивым желанием оставить себе, открываешь дверцу в свой мир постороннему – и ему нравится, он в восторге, он хочет видеть больше! – появляется не только желание жить, но и даже ходить в школу.

Пусть учителя возмущаются «самым странным» на их веку сочинениям на тему: «Как я провел это лето», с которых все и началось и которые пришлось переписывать по сто раз, пусть одноклассники непонимающе крутят пальцем у виска, пусть родители с пеной у рта обсуждают и спорят, какой же из Генри выйдет хороший писатель, хотя лучше бы стал юристом или врачом, но, впрочем, неважно, а из Диппера – ученый-физик-ядерщик-в-каждой-бочке-затычка, если возьмется за ум и перестанет витать в облаках. Пусть среди бездушных часов рутины все рассказы кажутся приукрашенной выдумкой. У них все равно есть их Гравити Фолз и их Сторибрук.

А если так посмотреть – можно и дотянуть до следующего лета. Перезимовать, с горячими каштанами и бельгийскими вафлями, купленными на отложенные с обедов в столовой денег, бесконечной болтовней обо всём на свете на переменах, перекидыванием понятных только им записок на уроках и разделенным на двоих ожиданием летних каникул.

Лето наступает даже слишком быстро и неожиданно.

- И ты всё-таки уверен, что те гномы не родственники нашего Ворчуна и других?

- Нет, исключено. – деловито качает головой Диппер. – Но вот уверен ли ты, что Румпельштильцхен – не Билл Шифр? Есть много подозрительных совпадений. Фамилия «Голд», извращенное чувство юмора, манерность, предложения сомнительных сделок, игры с разумом,…

- Твои теории иногда даже слишком правдоподобные. – хмурится Генри. – Но даже если так, у него уже есть жена. Может, остепенился? В любом случае, не забывай про фишку поцелуев и слёз, а также объятий истинной любви, Дипп! Это тебя может здорово выручить. Моя семья на том и держится.

- Такое забудешь. – закатывает глаза Диппер. – Но это больше по части сестренки. Кстати, о Мейбл. – он щелкнул пальцами. - Попроси фей написать ей письмо и приложить флакончик с волшебной пыльцой (как бы это ни звучало), а то она уже вся извелась, рвется к вам в Сторибрук.

- Будет сделано! – смеется Генри.

Выдержав небольшую паузу, они затем почти синхронно произносят:

- И правило номер один паранормальных городков Америки: «никогда не удивляйся внезапно возникающим родственникам… и вообще ничему не удивляйся»!

Школьное крыльцо залито беспечным, медовым июльским солнцем. В тёплом воздухе парит запах свежескошенной травы, звенит чей-то смех, танцует с ветром зелёная-зелёная листва. На небе ни облачка, все тени резко очерчены, все цвета слишком насыщенно-яркие, и поэтому кажется, что весь мир как картина, нарисованная до чёртиков счастливым художником, не утруждавшим себя палитрой и раскрасившим всю свою радость самыми чистыми красками.

- И не забудь прислать открытку! – Генри машет на прощание рукой.

- Как договаривались. – притрагивается к козырьку кепки Диппер.

Лето, это время чудес – прекрасно. А когда есть, кому о летних приключениях и чудесах рассказать – это ещё в сто раз лучше.

@темы: OUaT, Gravity Falls, #AuChallenge-2017, Творчество

---

au! challenge [день четырнадцатый: бал-маскарад]

Название: Little party never killed nobody
Фэндом: Bungou Stray Dogs
Персонажи: Зельда Фицджеральд /Фрэнсис Скотт Кей Фицджеральд\ Луиза Мэй Олкотт

@темы: Bungou Stray Dogs, #AuChallenge-2017, Aesthetics, Творчество

---

au! challenge [день тринадцатый: застрявшие в лифте]

Название: Мигающий свет
Фэндом: Счастливые лесные друзья // Happy Tree Friends
Персонажи: Флиппи, Сплендид
Размер: слов

- Сосчитай до десяти и обратно. Должно помочь.

Сплендид прекрасно знает, что уже ничего не поможет, но голос у него всё равно жизнерадостно-бодрый. Обнадеживающий. Он сам бы себе поверил. Ещё бы – в журналисты не берут тех, кто не умеет убедительно врать.

Жестяная коробка лифта давила тяжестью замкнутого пространства, сжимала виски, угнетала, перехватывала дыхание, сдавливала кости. Клетка захлопнулась, победно, по-волчьи сжались челюсти створок лифта, без малейших сомнений перегрызая путь на свободу. Зеркальные панели дразнили, создавая иллюзорный простор, уходящий вдаль и обрывающийся тёмными провалами — беги, спасайся в зеркальном лабиринте, найди выход. Но выхода не было.

- …девять, десять.

Сплендид улыбнулся. Он и правда считает.

Флиппи неестественно съежился в одном из углов серой клетки. Дыхание свистящее, сбивчивое, рваное; сам он ужасно бледный и испуганный, скрестивший руки на груди на лад смирительной рубашки. Загнанный. Больной. На грани. Ему страшно даже больше, чем его попутчику.

Он тоже знает, что Сплендид обречен. Припадки вьетнамского синдрома – не то, что можно прогнать простой считалочкой. Убежать не получится тоже. Ни Сплендиду от него, ни Флиппи от самого себя.

Дрогнул и погас искусственно-белый свет. Снова включился, трепеща.

- Всё будет хорошо. – ещё шире улыбается Сплендид, глядя прямо, без страха.

- Ты в это веришь? – голос у Флиппи хриплый и жёсткий, а глаза вцепляются жадно, готовые убить на месте за любую промелькнувшую фальшь.

- Я верю в тебя.

Свет гаснет. Включается вновь. Сумасшедше-зелёные глаза напротив не отпускают, умоляют, не верят, впиваются, как утопающий цепляется из последних сил за протянутую руку помощи. Обычно утягивая за собой, в тихую мертвь воды. Свет мигает с тихим треском, словно бьющаяся о стекло бабочка. В этом неверном освещении Сплендиду на мгновение кажется, что зелёные глаза блеснули недоброй, жёлтой, дикой молнией. Свет гаснет окончательно, погружая крохотную клетку в непроницаемый мрак.

Совсем рядом слышно тяжелое, неровное дыхание. Звериное.

Сплендид закрывает глаза. Когда он их откроет, он увидит перед собой друга. Он верит.

@темы: Happy Tree Friends, #AuChallenge-2017, Творчество

---

Золотые сны

Иду сегодня на финал Евровидения в Маршталь-кафе — смех продлевает жизнь.
Надеюсь выжить.

Что нужно сделать на следующей неделе:
● вытащить Лиса погулять во вторник или среду, потому что это единственные дни с температурой +24-26 и без дождя;
● дописать и распечатать хаусарбайты по Волошину и Кокошке;
● не отставать на челлендже + дописать серию о семи смертных грехах + дописать «Наизусть»;
● выбрать темы для рефератов и систематизировать накопившиеся материалы/конспекты по лекциям;
● продолжить собирать информацию по магистратуре (написать Здвижковой насчет практики в Германии и т.д.);
● поискать в библиотеке материалы по Восточной Пруссии;
● вернуть себе хоть какую-то активность в соцсетях;
● sum up что нужно сделать в Германии и на 4-ом курсе в СПбГУ.

@темы: Кратко и лаконично, Расстрельный список трудоголика

---

au! challenge [день двенадцатый: амнезия]

Название: И звать никак
Фэндом: фанон Хеталии (города)
Персонажи: Калининград
Размер: 450 слов

Калининград глядел в зеркало уличных луж и не узнавал себя.

Он уже давно не говорит по-немецки. Те крохи, что остались в памяти от его родного языка – жалкие обрывки разрозненных слов и фраз. Не верится даже, что с помощью этого языка он когда-то мог описать целый мир вокруг, что на нем он признавался в любви и проклинал, что он думал на нём. Теперь, в лучшем случае, он невзначай вспоминал какое-то слово – например, как сейчас, Kirsche-вишня, похоже на Kirche-церковь, но звучит чуть более шипяще-сладко, менее торжественно-глухо. Неуместные призраки давно забытых дней: промелькнули и тут же забылись.

И у него появился лёгкий акцент – сочетание жесткой, отрывистой русской «эр» и по-немецки мягкого «ихь». В этом было что-то до безобразия неправильное.

Из памяти вымывались лица, имена, события. День за днём, год за годом, плавно, не спеша, обманчиво-неторопливо и безжалостно-безвозвратно, как песок утекает сквозь пальцы. Время отнимало у него всё, оставляя лишь невнятные обрывки воспоминаний. Частенько приходилось играть с самим собой в незатейливую игру: было – или не было? Кроме бесконечной вереницы сомнений, череды «вроде бы», «наверное», «возможно», точных ответов он дать не мог. Калининград видел себя на старых фотокарточках, рядом с когда-то близкими людьми, в излюбленных и давно опустевших местах, почему-то смеющимся или отчего-то задумчивым, но он уже ничего и никого не помнил.

От этого не было ни больно, ни грустно. Это было… никак. Все эти старые, дышащие отголосками минувших дней вещи отзывались лишь пустотой и тусклым эхом. Как нечто столь живое могло обернуться таким могильным, бездушным, праздным ничем?

Калининград брёл по улицам, отчаянно, из последних сил цепляясь за осколки старой, и – в чём он никак не мог признаться себе – навсегда ушедшей жизни. Вот старое кирпичное здание с разъеденным временем и непогодой барельефом, уже и не понять, что изображено на нём – пугливо спряталось среди безвкусных новостроек и серых хрущевок. Вот каштановая аллея, которая, казалось бы, была здесь всегда; и рядом с ней узкая колея с дребезжащим трамваем. Вот чёрным ониксом блестит влажная от дождя булыжная мостовая. Река Преголя всё так же мутна. И…

И всё же это были лишь осколки, из которых мало что уже можно было собрать.

Его так долго и упорно заставляли перенимать чужие мысли и идеи, повторять их, словно заводная птица, отказываться и стыдиться себя настоящего, что, чтобы выдержать это, проще всего казалось себя забыть, вернее, забыться. Перетерпеть. Подыграть и переиграть, затаившись и затем вернувшись к началу. Он и не понял, как растерял себя окончательно. Как стал таким расколотым и искаженным, как он «настоящий» растаял, словно дым. Как он застрял между прошлым и настоящим, между немецким и русским; уже не Кёнигсберг, но ещё и не Калининград. Не совсем. Слишком много призраков ещё живее всех живых.

Траурными песнопениями шелестел дождь. Калининград не мог понять, какая пустая бесконечность страшила сильнее: неизвестность прошлого – или безвестность будущего.

@темы: ОС: Pru&Co, #AuChallenge-2017, Хеталия, Творчество

---

au! challenge [день одиннадцатый: мафия]

Название: Те, кто остается в тени
Фэндом: Гравити Фолз
Персонажи: Билл Шифр, Диппер Пайнс
Идея: Билл — снайпер, Диппер — хакер, вместе дружная мафиозная семья

@темы: Gravity Falls, #AuChallenge-2017, Aesthetics, Творчество

---

день 10, военное

Посвящается Ято, Бездомному богу.
WW2.

Молчат мертвецы Нагасаки
И плачет Хиросима навзрыд
Хрипя, смеются вороны-зеваки
С ними бог хаоса, всеми забыт

Страшнее их безумного смеха
По небу стальная птица летит
За ней тысяч смертей тянется эхо
И сотен опоздавших молитв

Раньше были молитвы другие
Молились богу войны и смертей
Молились за несчастья чужие
Молились убийце своих же детей

Он чутко слушал злые желания
И жадно поедал человечьи сердца
Чего бы стоило простое молчание
Знай, что он пойдет до конца

И нет теперь городов мертвее
Некому в храме лампу зажечь
Даже всемогущий бог мрачнеет
И в бессилие опускает свой меч.

10/05/2017

---

Название: Наизусть

*Звезда Дубхе – альфа Большой Медведицы.
*Око Бога – неофициальное название туманности Улитки в созвездии Водолея.

Билл помнит, как они встретились – впервые.

Мечтателю было не больше двадцати, вихрастые каштановые волосы рвано подстрижены и стянуты в небольшой хвостик на затылке, лицо – россыпь веснушек, в глазах пляшут медово-карие грёзы вперемешку с золотистым любопытством. Он стремился в Новый Свет с такой отчаянной надеждой на лучшую жизнь, что Билл просто-напросто не мог обойти его стороной. Даже подстроил пару удачных совпадений, чтобы он-таки нашёл корабль для путешествия – совершенно безвозмездно, просто потому, что никак не мог оторваться от этого невыносимого, яркого света. И потому что рассчитывал получить стократ больше.

Сильная воля, неутолимая жажда знаний и чистое сердце – нет на свете большего удовольствия для демона, чем подчинить это всё себе. Даже если свет разом померкнет, чёрным жестким песком просыплется сквозь пальцы, исказиться до неузнаваемости, едва попав в его руки. Но на краткий миг этот свет будет принадлежать ему – и только ему.

Билл помнит всё даже слишком хорошо. Каждое воспоминание безжалостно оттиснуто в его сознании, не вытравишь, не прогонишь, не забудешь, как это умеют люди. В бесконечной круговерти времён, мест и лиц это вызывает лёгкий диссонанс.

- Смотри, - Мечтатель указывает на звёздное небо. – Видишь? Вон там? Мое любимое созвездие.

Океан сегодня ночью спокоен. Чёрные волны тихо плещутся о бока корабля, поскрипывает палуба под ногами, огонь в фонарях слегка дрожит и трепещет на ветру. В каюте капитана идут разговоры: земля уже близко, совсем скоро покажутся берега Америки. Где-то в дали кричит морская птица. Билл смотрит в указанном направлении, на звёзд-ровесниц, веками кружащих свой хоровод на тёмных подмостках неба. Красивое зрелище – если бы не было таким знакомым, приевшимся и наскучившим.

- Большая Медведица? Я запомню.

На следующий день корабль идёт ко дну.

Мечтателю повезло не больше других – солёный груз воды в лёгких тащил его в самые пучины разбушевавшейся стихии. Свет отчаянно хотел жить, ему не было места там, в кромешной темноте океана, и он с бессильной злостью хотел светить дальше. Это был его, Билла, шанс. Он протянул руку, облаченную в синий огонь, горящий даже под водой, навстречу этому гневному желанию. Протянутая рука – в ответ. Ещё совсем чуть-чуть, ещё немного…

Но затем свет в испуганных карих глазах померк.

- Я люблю тебя, - шепчет она, запуская свои тонкие, изящные пальцы ему в волосы.

У неё чуть пухлые губы, волосы черной волной ниспадают с плеч, а глаза тёмные, как воды океана в безлунную ночь. Её сердце стучит быстро-быстро – и так оно стучится только для него. Она не понимает, почему любит его, не знает, отчего солнце встает на востоке и садится на западе, веря в своих глупых и диких божков, не умеет различать созвездия, не знает, что этой земле осталось всего-то пару десятилетий мира, пока на белоснежных птицах-парусах не приплывут из своих гниющих и усталых земель любопытные и алчные новые боги. Она вообще достаточно глупа; но Биллу нравится её приручать. Она забавляет его своим нелепым чувством, которое сделало вожделенный свет ярче любой из звёзд. Глупая и гордая индианка из племени Свирепой Медведицы.

- Я никогда тебя не оставлю. – обещает она. – Я всегда буду рядом.

И умирает.

На этот раз Билл подобрался совсем близко, ближе, чем он рассчитывал сам. Он мог бы получить всё, в любую минуту; она уже была его, целиком и полностью, но он слишком заигрался. Хотел найти тот рубеж, когда любовь к другому приводит к полной потере самого себя, хотел, чтобы она сама сделала последний шаг за грань. Теперь он злится, глядя в её холодные мёртвые глаза напротив и проклятую стрелу между ними, пока «его» тело толчками извергает из себя алую кровь под воинственные крики другого племени. Он был так близко…

Пока вокруг становится всё темнее, Билл усмехается. Всё-таки любовь – прекрасный инструмент. Быстродействующий яд, пропитывающий душу насквозь, лишающий сознания, подчиняющий его. Глупые люди и их слабости.

- Звезда Дубхе* уничтожит нас всех, - бормочет себе под нос мужчина с седыми волосами в смирительной рубашке. – Звезда Дубхе. Барабан. Синий. Хруст. Берегись Ока Бога*.

Мечтатель заперт в четырех стенах, и врачи в белых халатах свято убеждены, что он заточен надежно и выхода не найдет. Билл смеется. Мечтателю не нужно искать выход, потому что он свободнее всех в этой провонявшей медикаментами, отвращением и страхом больнице. Бредящий, дряхлый, жалкий, он – единственный, кто по-настоящему видит.

Видит в том числе и его. Настоящего.

Это было лучше слепой привязанности и подчиняющей любви. Это было понимание равных. На этот раз Мечтатель сам искал его, он видел знаки, он догадывался о его существовании, и теперь не мог с ним наговориться, всё спрашивал, спрашивал, спрашивал. Отличные были разговоры… Но однажды дверцы в сознание безумца захлопнулись и для Билла.

Он пришёл слишком поздно.

- Я убью тебя, демон.

В руках у священника старая, потертая Библия, перечитанная не одну сотню раз. Билл точно знает, что там, на 381-ой странице, от ветхости появились небольшие дыры. Если перевернуть книгу вверх ногами, из них получится созвездие Большой Медведицы.

Маленькая деревенская церквушка где-то на Юге Италии, как долго ты служила верным щитом от непрошенных гостей? Утащила Мечтателя в дремучую давность столетий, спрятала, схоронила, да всё без толку – идущего по следу зверя ничто не собьет с пути.

С каждым разом жажда света становилась всё сильнее и сильнее. Выискивать Мечтателя сквозь пространство и время, снова знакомиться, снова узнавать, снова, снова…

Чтобы каждый раз – терять. На этот раз это была чахотка.

- Кто ты? Что тебе от меня нужно?

Ребёнок испуган, хоть и пытается не показать виду. Прижимает к себе уже не Библию, а знакомый дневник. Билл польщен – там есть странички о нём. Даже в этой жизни он пытается его найти, безотчетно, инстинктивно. Ещё не зная.

Билл улыбается. Каждый раз – одно и тоже. Каждый раз приходится заново знакомить с собой душу, с которой знаком уже тысячи лет.

Биллу кажется, что он уже получает больше удовольствия от самого предвкушения. Игра в кошки-мышки затянулась.

У него снова каштановые волосы и карие глаза. Свет – всё тот же. А на лбу – родимое пятно в форме ковша Большой Медведицы, как до боли знакомая метка.

А это значит, игра началась.

---

au! challenge [день восьмой: обмен телами]

на этот раз под раздачу попали Эрагон & Сапфира
стихи за 15 минут - хит сезона

Разрезая рассвет лазурным крылом,
Ловишь заветный отблеск сапфира
Драконьей чешуи на гребне крутом
Ты один — властелин целого мира.

Ты бесконечно свободен, встревожен,
Не то ли, о чем мечтал ты давно?
Сброшена судьба старою кожей
И в узком зрачке от тебя — ничего.

Слишком тяжел человека был жребий:
Стал ты хозяином горных хребтов,
Владыкой воздушным на небе
И навеки — рабом диких ветров.

Знаешь, почему гордость драконов
Лишь мудрость лет и холодная стать?
Напивается кровью мир беззаконный,
А им остается — лишь наблюдать.

08/05/2017

@темы: Рифмоплетство, #AuChallenge-2017, Творчество, Эрагон

---

au! challenge [день седьмой: семь смертных грехов]

Название: Кто без греха?
Фэндом: Bungou Stray Dogs
Персонажи: Гильдия
(работа в процессе, будет ещё +2 драббла, у соавтора - остальные грешники xD)

I. Гнев
У Маргарет утонченные руки — в белоснежных перчатках, чуть вздёрнутый носик и всегда идеальная прическа. Губы росчерком алой туши складываются в сдержанную улыбку. Взгляд вежливо-незаинтересованный: чуть скуки, чуть загадки и чуть-чуть морозного снисхождения. Пышное платье пастельных оттенков кажется воздушным, а сама Митчелл – безупречной, холодной статуэткой. Идеальна до самых кончиков пальцев.

Если не считать чужого плевка на нежной фарфоровой коже.

- Беги к своему ненаглядному финансисту-аферисту, пока жива, дорогуша, - улюлюкает кто-то из обступившей её толпы. – Пусть в следующий раз направит для переговоров кого-то более…

Она потом никогда толком не может вспомнить, как же это снова вышло, когда успела безотчетно сработать её способность — «Унесённые ветром», будто резко раскрывшийся ящик Пандоры. Слишком неожиданно. Слишком быстро. Ясные кукольные глаза словно заволакивает пеленой. Губы не перестают улыбаться.

Вокруг ревущий вихрь сметает всё на своем пути, корежит металл, дробит кости, обрывает истошные вопли и крики, кромсает, рвёт, разрушает, ломает, стирает с лица земли всё, что попадется под руку, не разбираясь и не зная пощады. Воздушные бичи со звериной, лютой ненавистью обрушиваются на землю снова и снова, разгулявшись, всё набирая силу – в такт её сердцебиению.

И пока мир вокруг превращается в руины, Маргарет аккуратно стирает пятно со щеки. Снова – идеальна. Ни выбившейся пряди, ни выступившей на лбу от волнения венки. Она выжжена изнутри, и мир вокруг тоже скоро осыплется прахом после яростного ненастья. Она спокойна. Она – око бури.

II. Уныние
Кью уже бредил, лихорадочно пытаясь не разучиться дышать. Лозы, которыми его пленяли, обвились кольцами вокруг него, прорастали сквозь вены, их шипы мутно чернели через бледно-прозрачную кожу, словно проклятые метки. Боль стала настолько невыносимой, что её ощущение притупилось, дав агонизирующему сознанию передышку. Пространство вокруг плавилось и дрожало от выступивших на глазах слёз, но Кюсаку сделал над собой усилие и посмотрел на своего надзирателя.

Он сидел неподалеку, на одной из лоз, отвернувшись, может, даже заснув – будто нескладный долговязый паук сидит на своей липкой паутине, пока жертва обреченно пытается вырваться, лишь сильнее увязая в ловушке.

- Пожалуйста… отпустите… Не надо! Больше не… не могу…

Кью чувствовал каждую надтреснувшую ветку, каждый оборванный стебель цветка, каждый сломанный побег и каждую примятую травинку. Боль была повсюду – ничего, кроме боли.

- Нет… Больно… Больно. Больно!!

Говард Лавкрафт повернул голову неспешно, неохотно – так лениво ищут источник назойливого шума, едва-едва уловимого и потому почти не раздражающего. Кью хотел закричать сильнее, ему казалось, что сами его нервы стали побегами чёртового плюща, связывающего его с каждым растением в Йокогаме, но, встретившись со взглядом Лавкрафта, его горло перехватила ледяная рука ужаса.

Взгляд был пустым. В нем не было ни вопросов, ни ответов, ни любопытства, ни раздражения. Совсем ничего. Паралич всех чувств и эмоций. Равнодушная бездна бесконечной, пугающей черноты, разъедающей всё, что отражалось на тусклой сетчатке двух тёмных провалов.

В них не было сочувствия к живым. Не было отклика для чего бы то ни было в этом мире.

Это были глаза мертвеца.

@темы: Bungou Stray Dogs, #AuChallenge-2017, Творчество

---

au! challenge [день шестой: все живы и счастливы]

в чём была задумка

вариация на спасение Сакуноске Оды, чья смерть стала причиной для переосмысления жизни в целом и ухода из мафии Дадзая; если «аннулировать» его смерть и последующие за ней события, оба остались бы «живы да счастливы», но так ли бы это было хорошо для мира? как ни крути, некоторые жертвы — необходимы.

✶✶✶

испуганный город притаился в ночи
он слышит дыхание, слышит шаги
того, кого было уже не спасти
чье сердце не билось после шести

закон был один и был он жесток:
«мёртвым нет пути назад»
но мы, легко из запада сделав восток
эту песню спели на новый лад

сломали тонкий хребет нити событий
и наплевали совсем на вероятность систем
мы — новые боги, вы уже нас боитесь
ведь мы смерть победили, сделав ничем

но злая судьба не прощает измен
кто должен умереть — умрёт
изменится слишком ход перемен
если кто-то вдруг круг разорвёт

и за спасенье одного мы убиваем других
молимся рьяно, чтобы солнце взошло
очередного рваной нитью судьбы задушив
мы разливаем на улицах кровь, как вино

лишь бы, лишь бы снова
солнце взошло...

06/05/2017

@темы: Рифмоплетство, #AuChallenge-2017, Творчество

---

au! challenge [день пятый: co-stars]

Название: Первая скрипка
Фэндом: Хеталия
Персонажи: Германия, Россия
Размер: ~770 слов
Предупреждение: не знаю, насколько концепт co-stars распространяется на музыкантов оркестра, нооо среди них тоже есть звёзды, ребят ¯\_(ツ_/¯

- Это уже третья рюмка за вечер. Остановись.

- Считать выпивку также пошло, как считать поцелуи, Людвиг.

Улыбка у Ивана жесткая, даже чуть презрительная. Но она отдает какой-то внутренней слабиной, неуверенностью, как трещины на льду кажутся зловещими – но на деле свидетельствуют о его ломкости и хрупкости. И эта тревожная нотка – не только в улыбке, но и в скупости жестов, в сгорбленной широкой спине, в наспех расстегнутых верхних пуговицах белоснежной рубашки. Словно Брагинский задыхался, сидя рядом с распахнутым в нежно пахнущий сиренью петербургский вечер окном.

- У нас завтра концерт, - решил напомнить Людвиг, помассировав виски. - Выпьешь ещё немного, и перепутаешь мой контрабас со скрипкой.

- А говорят, немцы – логичный и чрезвычайно умный народ. – с каким-то веселым сожалением вздохнул Иван. – Ты забавный. Как можно настолько забыться, чтобы предать свой инструмент?

Вопрос был риторический – Брагинский снова потянулся за бутылкой.

Да. Однажды он сказал, что его сердце – это его скрипка.

Людвиг тоже не понимал «этого странного русского», и одновременно с досадой и восторгом осознавал, что, скорее всего, не поймет никогда. Не до конца. Перед тем, как приехать в Санкт-Петербург – покорять новые высоты в составе одного из знаменитейших оркестров, он наслушался от знакомых о той самой загадочной русской душе, но никто толком так и не смог ему объяснить, что она из себя представляет, и, не желая оперировать размытыми понятиями, он определил её в разряд глупых клише и мифов. Но миф был живее всех живых.

- Нет, это уже невозможно, – Людвиг всё-таки не выдержал, вскочил, отобрал треклятый опьяняющий яд из чуть подрагивающих рук, отставил бутылку подальше. Иван уставился на него своим холодным, пугающе-трезвым взглядом: но Байльшмидт решил отстоять свою точку зрения до конца. – Это зависимость! Ты ведь мог бы добиться куда большего, чем медленно спиваться здесь, Иван. Ты проматываешь деньги в первый же день получки, пьешь, хамишь тем, кто мог бы помочь тебе выбиться в люди… Ты мог бы покорить Европу, да что там, весь мир! Ведь твой талант…

Лично для Людвига русская душа была на веки веков связана с безумным ледяным огнём в фиалковых глазах. Вот и сейчас – вспыхнули злобными, колючими звёздами полярной ночи.

- Мой. Мой талант, Людвиг. – полупустая рюмка была резко опущена на столешницу, словно молоток судьи. – Не публики, не дирижера, не оркестра - мой. Другие не слышат и не чувствуют и малой доли того, что я вкладываю в каждую ноту. Так какая разница, играть в столичных оркестрах или в переулках?

Людвиг бессильно опустился на соседнее кресло. Разница была, но что толку спорить, доказывать, убеждать? От этого человека остались-то уже только отчаянно-живые, страшные глаза да старая-добрая скрипка.

- Хотя нет, вру, разница есть. – ответил сам себе Иван, повеселев. – В оркестре дают больше денег. Больше денег – больше водки.

- Прекрасная мотивация. – недовольно буркнул Байльшмидт. – Хоть что-то радует тебя.

- Меня в этом мире ничего не радует. – снова резко посерьезнел Брагинский. – Ничего, кроме музыки.

Иван был самым странным, талантливым и чудесным человеком, которого Людвиг когда-либо встречал. С какой-то непонятной, затаенной тоской глубоко внутри, он беспощадно и будто бы с удовольствием себя губил, и вместе с собой – свой талант, словно одновременно любил и ненавидел его больше всего на свете. Байльшмидту, амбициозному музыканту, грезящему о будущей славе, подчас трудно было признавать чужой дар, но в случае Ивана он не сомневался ни минуты.

Стоило ему в руки взять смычок, как он из смертельно уставшего Атланта превращался в гения, в само вдохновение.

Людвиг никогда не слышал, чтобы кто-то играл так. Здесь не было ни совершенства техники, ни методичности, которую оттачивал и которой так гордился он сам. Была страсть. Неистовые, сжигающие изнутри чувства, которые скрипач мог доверить только своей изящной лакированной спутнице-скрипке. Жизнь, бессознательно схваченная во всей своей красоте и во всем своем уродстве, врасплох, неожиданно, естественно – и оттого так до боли пронзительно. Пусть скрипка Ивана была его сердцем, он умел бесподобно играть на инструментах душ других людей, выводя самые немыслимые ноты и обращая их, по своему желанию, то в улыбку, то в плач.

Эта страсть покорила и Людвига.

- Хочешь, чтобы я сыграл? – фиалковые глаза вдруг теплее сирени. – Только для тебя?

Байльшмидт не успевает ничего ответить; в кресле рядом уже безумный незнакомец со скрипкой.

Первые звуки и немецкий контрабасист уже во власти музыкальной вьюги, дикой, злой, играющейся и восторженно-свободной. Иван прикрыл глаза – их раскаленный аметистовый блеск должен теперь быть обращен вовнутрь, на себя, чтобы безжалостно вытаскивать наружу чувства, мысли.. и превращать их в ноты. Пальцы и руки, а за ними и смычок немного дрожали, и получались иногда совершенно причудливые мелодии: что-то отчаянное, больное, безоглядно-шальное. Иван играл порывисто, нетерпеливо, словно боясь не успеть, часто импровизировал – удачно и не очень, подчас заставляя скрипку надрывно звенеть от боли и разрезать напряженный воздух между музыкантом и его единственным слушателем.

В этих отблесках последних, невыносимо ярких искр умирающего таланта было что-то чудовищно красивое.

@темы: #AuChallenge-2017, Хеталия, Творчество

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра